День тридцать первый
Опять провал в памяти. Два дня! Я написал эти глупости? Что это значит? Так дальше не пойдёт, я должен уехать.
Когда я проснулся утром со страшной болью во всех моих четырёх мозгах, то увидел, что мёртвый Хельмхольм плавает в своей питательной жидкости. Кто его убил? Туманная проба? А может я?
Сегодня после обеда дешифрование аурографии. Завтра уезжаю.
День тридцать второй
Проанализировал аурографию. Чувствую себя неуютно. И не только из-за того, что я увидел. Должен, вероятно в последний раз, воспользоваться ясностью рассудка, пока туман опять не одурманил меня. На объяснения нет времени, только на важнейшие факты:
1) Туман не является никаким природным феноменом. Это что-то живое. Аурография чётко показывает органическую структуру. Может быть это живой газ.
2) Туманогородцы заключили тайный альянс с этим туманным существом. Предполагаю, что это одна из форм нездорового симбиоза.
3) Туман сводит с ума всех, кроме местных жителей. Я знаю о чём я говорю.
4) Этот город – ловушка! Я не могу этого объяснить, я не знаю с какой целью туманогородцы это сделали, но предполагаю, что они являются коварными существами.
5) Существует связь между Туманным городом и слухами о подземном мире! Аурография показывает структуры, не существующие ни в одном организме известного мне мира. Этот туман пришёл не с моря. Он пришёл из земли!
Если вы читаете эти записи и не являетесь туманогородцем, то послушайте моего совета: ты, тот кто это читает, беги отсюда! Беги так быстро, как только можешь!
Кто-то стучит в дверь.
Они пришли.
Они пришли за мной.
Тут заканчивался дневник Колибрила. Смайк оторвался от чтения, будто проснулся от кошмара: у него на лбу выступил пот и одно мгновение он не мог вспомнить, где он находится.
Перед окнами маяка танцевал туман, размахивая, как гигантское привидение, колышущимися платками. За чтением Смайк не заметил как наступило утро.
– Я в Туманном городе, – мрачно сказал он.
Кто-то постучал в дверь. Смайк уронил от страха дневник.
– Ну наконец-то, доктор Колибрил! – воскликнул он облегчённо.
Он подошёл к окну. Туман был всюду, но не был достаточно густым, чтобы скрыть от него, всех жителей Туманного города собравшихся внизу и окруживших маяк. Молча они смотрели вверх на Смайка своими водянистыми глазами.
– Они пришли, – пробурчал Смайк. – Они пришли за мной.
– Румо, сегодня фехтования не будет, мы идём на ярмарку!
Урс был в приподнятом настроении, когда они спешили в сторону восточных городских ворот, где уже несколько дней шумел праздник. Бесчисленные ленты неизвестных запахов летали над городом и Румо со смешанными чувствами шёл туда. Если верить Урсу, то речь шла, главным образом, о том, чтобы съесть как можно больше нездоровой пищи.
Уже перед городскими воротами звуки стали такими громкими, что им обоим, чтобы слышать друг друга, пришлось повысить голоса.
– Боже, я жду это ровно год! – крикнул Урс и потёр руки. – Волшебные шатры, паровое пиво, мышиные пузырьки.
– Мышиные пузырьки? – крикнул Румо.
Урс протянул ему мешочек с деньгами.
– Вот! Твои ярмарочные деньги. С наилучшими пожеланиями от бургомистра.
Румо удивился размаху всего происходящего точно так же, как маленький щенок удивляется увидев впервые бенгальский огонь. Сотни палаток окружали Вольпертинг, различных размеров, цветов и форм, с рекламными табличками и факелами перед входом, украшенные флажками, вымпелами и гирляндами. Круглые палатки с остроконечными крышами, четырёхугольные с плоскими, восьмиугольные с четырьмя куполами, крошечные, высотой меньше метра, и огромные, как замки, тянущиеся к ночному небу. Ярмарка была самым настоящим городом – с улицами и площадями, деревянными тротуарами, лестницами и мостами. Она простиралась вдаль до лесов, понтоны с киосками лежали на воде в городком рве, там же были и самоплавающие палатки на лодках и плотах. Всё это выросло вокруг Вольпертинга в одно мгновение из земли, этакая приятная осада, длящаяся одну неделю.
Румо был поражён удивительным разнообразием живых существ Замонии. Многих из них он никогда ранее не видел: вольтеркены и мумы, коричные люди и хундлинги, берты и волтигоры, унки и менады, горные гномы, галугатцы и йети, хускеропсы и венецианские человечки, земляные гномы и полувеликаны, пыльные люди, рикшадемоны и цантальфигоры. Ещё больше сбивало с толку то, что на многих были необычные наряды и маски, у некоторых были одеты искусственные бумажные головы и поддельные носы. Кто-то ходил на ходулях или ездил вокруг на абсурдных велосипедах. А кто-то размахивал флагами или носил костюм овоща. Некоторые плевались огнём. Один жонглировал горящими факелами, а другой – говорящими головами.
Румо навострил уши. Воздух просто вибрировал от звуков, которые нельзя было услышать в Вольпертинге: поющие пилы, металлофоны, пение хундлингов, крики демонов, губные гармошки. Везде смех, громкие испуганные крики посетителей комнат страхов, нытьё волынок. Толпы музыкантов, пытаясь вызвать благосклонность публики, состязались друг с другом извлекая как можно более громкие звуки из своих чудных инструментов. Басы сотрясали землю, звонкое сопрано унки пело на древнезамонийском о безответной любви, хозяева балаганов громко спорили. Фейерверки, шипя, взлетали в небо, бумажные свистульки крякали , жестяные барабаны оглушали. Ярко загримированный рикшадемон выпрыгнул перед Румо и, смеясь, бросил в него горящее конфетти.